Бунт Афродиты. Nunquam - Страница 52

— Не останавливайтесь, старина, — говорил тогда Маршан. — Это потрясающе. Мы учимся у вас, Гойтц. Пожалуйста, не останавливайтесь!

Пожеманившись, Совершенный Бальзамировщик говорил:

— Отлично. Тогда позвольте кое-что объяснить вам на примере нашего восточного господина. Полагаю, надо принять во внимание возможные каверны и с помощью троакара почистить их.

Он щёлкнул пальцами, и один из учеников показал нам тяжёлый металлический шприц с острой насадкой, который для всего остального человечества был бы садовым инструментом.

— Знаю. — Гойтц улыбнулся. — Так часто говорят. И всё же вы видите бесценное орудие труда бальзамировщика.- (Обычно из таких «шприцев» старые дамы опрыскивают мыльной водой свои розы.)

Гойтц с нежностью принял троакар и показал им на труп жестом, отработанным долгой практикой.

— Сначала я скажу несколько слов о том, что мы будем делать! В первую очередь надо добраться до пересечения пятого межрёберного пространства и средней подмышечной линии; будем жать, пока с лёгким «пафф» не войдём в желудок. Потом доберёмся до слепой кишки, что будет немного потруднее. Держим на одну четвёртую расстояния от правой передневерхней подвздошной кости к сращению лобковых костей; здесь чуть-чуть сложнее, надо держать иглу рядом с брюшной стенкой, пока она не окажется на расстоянии четырёх дюймов от правой передневерхней подвздошной кости, потом берём ниже на два дюйма, осторожненько нажимаем и… «пафф» — мы в толстой кишке.

Он расплылся в счастливой улыбке; аудитория не скрывала своего восхищения. Наступила пауза, во время которой Гойтц высморкался.

— А теперь, — продолжал он, — остаётся мочевой пузырь и самое трудное — правое предсердие. — Инструкции, касающиеся этих двух деликатных операций, он проговорил с откровенным энтузиазмом, хотя его голос звучал ровно и как будто спокойно. Взяв у одного из студентов карандаш, он, продолжая говорить, обозначил упоминаемые им места на коже «господина», который ничего не сказал на это, хотя как будто тоже внимательно слушал Гойтца.

— Вперёд до лобковой кости, тут лёгкий удар. Назад примерно на полдюйма и вглубь — в мочевой пузырь. Что же до предсердия, то оно отличается небольшой величиной. Вообразим линию от левой передневерхней подвздошной кости до мочки правого уха; держим троакар твёрдо возле передней стенки, пока диафрагма не останется позади. Потом вниз — и в сердце.

Гойтц опять вздохнул и виновато огляделся.

— Вы понимаете, Маршан, — продолжал он. — Вам ведь наверняка тоже приходится принимать во внимание одну простую вещь: общий вес внутренностей взрослого человека примерно пятнадцать — двадцать фунтов, и, поскольку они быстро гниют, требуется довольно много жидкости, чтобы их дезинфицировать и сохранять. Обычно мы используем в среднем от двадцати четырёх до тридцати двух унций концентрированного раствора. Но, конечно же, раз на раз не приходится. Иногда мешает скопление газов, особенно если труп успел полежать или человек болел перед смертью, отчего у него внутри собралось некое количество гнилой жидкости. Однако, чтобы определить это, нужен опыт. — И тут как раз «господин» зашумел, в животе у него забурлило, как будто он проголодался. Гойтц засмеялся и поднял палец. — Вот-вот! Образуются газы. Надо уметь разбираться в шумах. — Послышалось негромкое шипение из заднего прохода «господина», словно новогодний шарик выпустил воздух. — Это нормально, — заметил Гойтц. — Однако если заходит слишком далеко, приходится делать надрезы и ножницами в нескольких местах разрезать кишки, что очень неприятно, и лучше до такого не допускать. В нашем деле постоянно сталкиваешься с неожиданностями типа начавшегося гниения или предсмертной серьёзной болезни; тогда мы незамедлительно предпринимаем особые меры и удаляем из полости гниль. Шестидюймовый разрез, например, на животе вдоль срединной артерии между пупком и мечевидным отростком грудины… Потом жик-жик ножницами и промываем полость; после чего внутренности быстро покрываем жидкостью, нашим специальным порошком или укрепляющей смесью. Ну и, естественно, надо закрыть дырки. Здесь уж бояться, в общем-то, нечего; зашивать труп не так сложно, как зашивать живого человека после операции. — Он помолчал, чтобы придать особое значение последовавшей, как всегда после лекции, благодушной шутке. — И вот ваш подопечный уже как новенький.

Послышалось несколько льстивых смешков. Один из студентов сделал непроизвольный жест, словно собирался захлопать, как это бывает после концерта. Гойтц благодарно кивнул ему и продолжил демонстрацию на сей раз различных ниток, которыми он пользуется в зависимости от типа и размера надреза. Естественно, Маршан был зачарован, ведь ему приходилось прокладывать, так сказать, «дороги жизни» в фотоэлектрическом теле Иоланты, пользуясь почти невидимыми нитками. Эти должны были казаться ему немыслимо грубыми в сравнении с нашими. И всё же у нас было одинаковое отношение к главному — к Красоте!

Гойтц долго молчал, переводя дух и словно выжидая перед заключительной частью своей речи; но на самом деле он собирался с силами, чтобы с честью исполнить самую трудную часть, отчего неотрывно вглядывался в лицо «господина». Сам того не замечая, он приложил палец к его губам и осторожно отодвинул губу, обнажив белый клык, после чего так же осторожно вернул её на место. Потом он опять повернулся к нам и продолжил:

— Итак, великий живописец Сарджент однажды сказал, что самое трудное в портрете — губы. А ведь можно подумать, что труднее изобразить глаза, ведь они очень подвижны, смотрят то туда, то сюда и постоянно меняют выражение. Но он прав. Если не изобразить рот правильно, всё идёт насмарку. Глаза могут улыбаться, глаза могут сверкать, но если рот не такой, как надо, близкие люди не примут «портрет». Если так считал один из величайших в мире портретистов, то для бальзамировщика это тем более важно.