Бунт Афродиты. Nunquam - Страница 83

Маленькую виллу в лесу ненавязчиво — для случайного прохожего — огораживал высокий забор из проволоки с воротами. Вилла была очень симпатичной и располагалась в глубоком лесу. В саду росли дикие полевые и садовые, приручённые человеком цветы; подальше бежал ручей, а вблизи рос яблоневый сад. Здесь было красивее и удобнее, чем в лесном доме, в котором жил я сам с Бенедиктой. Внутри элегантного строения Хенникер собрала все вещи (их было на удивление мало для такой богатой женщины) старшей Иоланты; расположила их в привычных местах, чтобы укрепить память Иоланты и заодно, возможно, дать ей (полжизни проведшей на чемоданах) понять, что здесь всего лишь декорации для нового фильма или что-то в этом роде. Прелестный, мирный домик. Камин сверкал огнём в столовой, где было много новых романов и bibelots; на стене висела картина Ренуара. На небольшом открытом рояле стояли ноты к фильмам и том этюдов Шопена. Eh biеп, свежевыглаженные простыни. На прикроватной тумбочке лежали два романа, которые она читала, когда она, настоящая, неожиданно умерла. (В одном были её пометки.) Всё было продумано, чтобы изобразить нормальную жизнь и создать привычную атмосферу для тихо дышавшей во сне Другой Иоланты, укрытой парашютным шёлком. Я коснулся её пальчиков. Они легко разделялись. И были тёплыми.

Маршан всё тщательно просчитал. Мы аккуратно развернули парашютный шёлк и надели на нашу Иоланту голубую шёлковую рубашку, пока Хенникер длинными движениями расчёсывала ей волосы (а она блаженно вздыхала). Потом мы отнесли её в кровать. Иоланта с удовольствием вдохнула своим новеньким носиком аромат свежих простыней. Лёгкий аромат источали также пахучие палочки, горевшие в маленькой китайской вазе. Время пошло; нам больше ничего не оставалось, как ждать. Маршан склонился над своими часами, как сумасшедшая гадалка над магическим кристаллом, молча шевелил губами, ведя счёт времени, и широко улыбался. «Минута», — прошептал он. И тут, с удовольствием выдохнув долгое «Аххх», леди проснулась; два глаза, с которыми никакой камень не сравнился бы в голубизне, сначала обследовали чистый белый потолок, потом их взгляд медленно переместился на наши лица; засветился, узнав нас, и одновременно на лице появилась озорная улыбка, но такая нежная, словно была обращена к одному-единственному человеку, даже когда она изображала её на экране. Хрипловатый, но мелодичный голос произнёс:

— Уже всё? Значит, я опять тут?

Обратив свой вопрос к Маршану, она высвободила изящную ручку с длинными пальчиками, коснулась, нежно пожала мою руку и, давая понять, что узнала меня, прошептала по-гречески:

— Привет, Феликс.

Маршан неуклюже приседал и быстрыми движениями наклонял голову, по-своему представляя утвердительные китайские жесты, и жал мне руки, поздравляя себя с победой — живой, дышащей, научной победой с фарфорово-голубыми глазами и алым, если приглядеться, хищным ртом.

— Ну вот и всё, — произнёс он. — Это успех; но вы должны немножко отдохнуть, и даже не немножко.

Она зевнула с естественностью кошки и прошептала:

— Феликс, я прекрасно себя чувствую. Можно мне в туалет, доктор?

До сих пор она не замечала бледную Хенникер, но теперь, отвернув простыню, словно собираясь подняться, увидела её и удивлённо, по-птичьи вскрикнула:

— Это вы — вот не ожидала!

Странным образом, но их объятие свело на нет волнение и страх пожилой женщины. Наверно, ощущение правдоподобия, реальности плоти и крови, жестов освободило Хенникер от нежелательных, но естественных эмоций — не знаю. Но в одну секунду она перестала бояться.

— Я провожу вас, — с этими словами она отправилась вместе с Иолантой в ванную комнату, где долго гладила её по голове, и от удовольствия Иоланта автоматически затрепетала.

— Правда, всё кончилось? — спросила она Хенникер. — Вы точно знаете?

Торжественно поклявшись в этом, Хенникер проводила Иоланту обратно, взбила подушки и пригладила простыню жёсткой старческой ладонью. Кстати, Иоланта больше не дрожала. Маршан, который только и делал, что крутил стетоскоп в руке, в роли доктора выступал на редкость скверно.

— Что ж, — проговорил он. — Это большой успех.

Иоланта обратила на него свою улыбку и выразила благодарность, взяв его руку в свои.

— Большое спасибо! — торжественно сказала она. — Я уже было совсем попрощалась с жизнью.

Мы не могли отвести от неё глаз, поражённые тем, что сумели сотворить, и уже усомнившиеся в том, что она будет продолжать грандиозный спектакль дублёрши, если так быстро выучила трудную роль. Мне было легко понять неловкость Маршана, его желание поскорее сбежать. Это было похоже на первые уколы любви — когда, как ни странно, хочется быть подальше, наедине с самим собой, чтобы подумать о своей любви. Вот только его любовь была научной — единственная разница. Кукла работала! Иоланта сонно проговорила:

— Когда просыпаешься после анестезии, то как будто с лёгким ударом оказываешься посреди своего сознания — это похоже на прелестные полёты во сне, которые бывают в детстве.

Маршан переступал с ноги на ногу. Наконец он, пообещав заглянуть утром, ушёл.

— Хенни, — позвала Ио, откровенно зевая, — можно мне немножко поесть? Совсем немножко, скажем, варёное яичко?

— Конечно, дорогая.

Хенникер отправилась на кухню, оставив нас весело разглядывать друг друга, да, весело и нежно.

— Мне надо посмотреть, — наконец сказала она, — что они сделали с моими грудями — ведь как раз это всерьёз беспокоило меня и чуть не отправило на тот свет, как мне кажется.