Бунт Афродиты. Nunquam - Страница 58

— Хочу надеяться, — ответил я, — что вы не слишком привязались к нашей модели и не путаете её с живой женщиной! На самом деле это легко может произойти, ведь она, скажем так, почти живая. Правда, и Маршан, и я в какие-то моменты понимали, что думаем о ней, будто она настоящая, а не творение человеческих рук, пусть даже прекрасное.

Пару раз Джулиан кивнул, пока я произносил свою речь.

— Знаю, — тихо произнёс он. — Знаю.

У него шевелились губы, словно он предостерегал sotto voce сам себя. И вдруг, не знаю как, у меня вырвалось:

— Джулиан, как вам пришло в голову… сделать копию?

Теперь он смотрел на меня с упрёком и с такой печалью, такая безысходная боль была в его взгляде, что мне стала очевидной вся неуместность моего вопроса. Чёрт возьми!

— В определённых обстоятельствах совершаешь определённые поступки, — в конце концов ответил он. — Никогда не задумывался, почему и как?

И он был прав. Как ответить на вопрос, не приняв во внимание ту жизнь, которую мы оба прожили в фирме Мерлина? Я ведь тоже прошёл там своё ученичество. Да… фантастика ничем не отличается от реальности. Это ясно как день, говорится в пословице.

На мгновение он опустил голову и прикрыл веками чёрные глаза, напомнив мне хищную птицу; и, глядя на него, задумавшегося в свете красной лампы, я не мог не подумать, что его сила уступает умственной напористости и что фундаментом фирмы (в сущности, они стали неразделимы) стало бессилие, медленно распространяющееся пятно осознанного бесчестья, стыд и уныние, вытекающие из этого. И ничего более — как будто этого недостаточно! Да нет, достаточно для формулировки, для определения места. Облегчение было такое, что я не понимал, как это прежде ничего не мог объяснить себе. В самом деле, то бесценное, за что мы все сражались, размахивая каждый своим стерильным и бесстрастным пенисом, было вечным и анальным — простывшим библейским говном нашей культуры, лежащим под побегами современной истории в ожидании… («Молдавский пенис широкий и круглый», — пишет Тинберген, тогда как Умляут добавляет: «И нередко блестит, как обыкновенный баклажан». Что бы мы делали без исследований этих северных учёных?) Немыслимая жадность бессилия!

— Вам в некотором роде повезло, — медленно проговорил Джулиан, пока я пытался сосредоточиться, — что вы пришли к нам свеженьким. То, с чем вы должны были сражаться — или вам казалось, что вы должны сражаться — не имело к вам никакого отношения. Но если бы, как в моём случае, ваш противник был бы более чем наполовину вами же?.. Что тогда? Я пытался делать две совершенно разные вещи одновременно, тогда как они противоречили друг другу — пытался запрячь фирму и направить её бег и в то же время увеличить процент моей собственной личной свободы внутри неё. Я принадлежал Мерлину, а вы — нет. И всё же я ощущаю большее стремление к свободе, чем вы. К тому же всё остальное, что не отпускает меня: семья, раса, окружение… — всё это околдовывало и теперь околдовывает меня. Не плачь, Бенедикта.

Дав волю чувствам, Бенедикта коротко всхлипнула, прежде чем опустить голову на колени; это было похоже на плач ребёнка, потревоженного во сне воспоминанием о ссоре из-за игрушки.

— Её смерть остановила меня, — проговорил Джулиан с робкой нежностью, отчего в его голосе появилась некая таинственность — намёк, возможно, на будущее безумие, которое, судя по всему, было уже близко? Нет, это уж слишком. — Прошлая неделя, — устало продолжал он, — была неделей великих опасений из-за Нэша, так как он вдруг появился на сцене со всеми своими вопросами о ней. Ни на один я не смог ответить, хотя я в теме и в анально-оральной теологии разбираюсь не хуже вас. А Нэшу хочется её уничтожить.

— Уничтожить!

— «От неё будет одно зло, — так он сказал. — Она несёт на своей конструкции трагически невидимые отпечатки пальцев — Фрейдовы отпечатки пальцев её творцов». Так он говорит. Другими словами, она не может, как я рассчитывал, быть эстетическим представителем нашей культуры, потому что вы лишили её тех самых органов, от которых это зависит. Я лишь повторяю его слова. Где merde, которое потопило тысячи пароходов? Это он спросил. На самом деле он неловко, но пытался проанализировать, почему я приказал сотворить её, тем более в образе единственной женщины… — Джулиан замолчал и уставился в камин, следя за беспокойными языками пламени, которые взлетали на фоне стены. — Им так мало надо, — продолжал он, — этим психологам, и на самой ничтожной аналогии они готовы построить свои объяснения. Вот и Нэш анализирует, почему я выбрал её из всех женщин как главный символ — богиней богатства, богиней большинства. Нет ничего проще, правда? Для анализа частенько выбирают совсем мелкую траншейку; кстати, и до эпохи палеолита не так уж далеко. Но не Нэшу с его трудными путями и свободными ассоциациями. Экран суть стерильный экстракт — простыня или парус или то и другое вместе; но слегка присыпанное алхимическим серебром, чтобы лучше улавливать проецируемый образ, столь дорогой коллективному подсознанию — образ юной матери с оттенком инцеста… С одной стороны, есть основания посмеяться, так? Но с другой… ах! Феликс… Увы, эта неделя дурных предчувствий была полна вопросов об Иоланте; вот если бы я мог спросить вас и вы ответили бы на них, пусть даже предположительно. Я всё сделал, чтобы Нэш увидел в ней только лишь скромный форпост пространстве автоматизации. К сожалению, ему этого оказалось недостаточно. С самого начала я совершил ошибку, заговорив с ним о культуре и эстетике, — подсознательно мы все так или иначе стараемся забыть о презренном металле в наших поисках. Да. Для психоаналитика это грязь. Кстати, вы когда-нибудь видели золотой слиток? У меня один с собой, я везу его на Ямайку. Сейчас покажу.