Бунт Афродиты. Nunquam - Страница 59

Трудно представить более нелепое соседство, чем фрак, цилиндр и под ними маленький коричневый свёрток, перевязанный бечёвкой. С очевидным, но внешне скромным торжеством он развернул буржуазную обёртку и положил на ковёр между нами нечто, похожее на зеленоватую булку с глубокой печатью. Булка тускло блеснула в свете камина.

— Фрейд считал, — сказал Джулиан, — что счастье заключено в отсроченном исполнении доисторического желания, и добавлял: «Вот почему богатство не приносит счастья; деньги не принадлежат к разряду детских желаний». — Он ненадолго погрузился в размышления, потом медленно опустился на одно колено и принялся заворачивать зеленоватый слиток в коричневую бумагу, после чего обвязал его бечёвкой. Поместив свёрток обратно на подоконник, он положил сверху перчатки и поставил цилиндр. — Я исследовал демонизм нашей капиталистической системы с точки зрения Лютера — в каком-то роде сдерживающий опыт. Он провидел конечную власть Сатаны как капиталистический символ нашего мира. Для него общая структура царства Сатаны — это капитализм; мы — недвижимая собственность дьявола, как он говорит; и самое глубокое осуждение нашей системы заключено во фразе: «Деньги — слово Сатаны, с помощью которого он творит всё сущее, подобно тому, как Господь некогда сотворил Истинное Слово». В его разрушительной теологии капитализм явил себя Божьей обезьяной, simia dei. Трудно смотреть на себя объективно в зеркале, едва пустишься в приключения вместе с этим маньяком по «Madensack» нашего реального общего мира — по огромной сумке с червями, из которой лезут наши культурные и гномические устремления, вонючие кишки вселенной, конвульсии которых суть всего лишь очищение от газов во внутренностях времени. — Он помолчал, что-то обдумывая и качая головой. — Да и золото как таковое, говорит Шпенглер, на самом деле не имеет цвета, потому что цвет — это реальность. А металлический зелёный блеск — из сатанинской нереальности; и всё же он имеет определённое мистическое значение в иконографии наших Церквей.

Джулиан вновь раскурил сигару с помощью серебряной зажигалки.

— И потом, от золота до денег всего один короткий прыжок, однако он одолевает неглубокий ров культуры, и нам, обитателям мегаполиса с нашим образом жизни, предлагается нечто рациональное; нам с нашим образом жизни! Деньги. — живое сердце Нового Слова, и деньги, которые несут в себе выгоду, главную raison d'être, создали вокруг нас город. Деньги — это динамомашина, питающая принцип выгоды. Без этого принципа непостоянства сатанинского золота не было бы никаких городов. Археологи скажут вам, что они обратили внимание на стремительный прорыв в образе жизни человека, как только он основал свои первые города. Вторжение заключающего в себе выгоду капитала — это ключ к почти тотальной реорганизации человеческой личности, к переоценке её сельских ценностей. От гумна к городской площади всего лишь один шажок, однако без принципа выгоды его нельзя сделать. Городская экономика полностью зависит от экономического излишка — потому что в городе живут люди, чьё благополучие зависит от продукции сельского труда, но не их труда; излишек, возникающий в деревне, создаёт благополучие города. Однако Нэш непременно сообщит вам, что для подсознания сектор излишка есть также сакральный сектор, — отсюда высота кафедрального собора, украшение его драгоценными каменьями и скульптурами и обрядами; его экономика теперь посвящена сакральным целям. Наступает черёд Священного Семейства, дома Бога.

Джулиан неожиданно откинул назад голову и коротко рассмеялся, язвительно и печально. У него был странный вид, у Джулиана, сгорбившегося под тяжестью размышлений; у него был вид человека без возраста и одновременно глубокого старика.

— Оказалось трудным делом убедить Нэша в том, что у нас пока очень отсталая наука и для удобства всё ещё необходимо самим создавать работающие модели — будь то поездов, турбин или ангелов! В эстетике, как и, естественно, в технике, народилось много новых идей, которые щебечут, словно скворцы. Мы находимся в самом начале — этого нельзя не чувствовать; всем хочется нового, свежего, как можно меньше привычного. Разве не так? Старая смерть рядом с созидающим Эросом, но она хочет утащить нас назад в болото, похоронить в вонючей трясине истории, где и без того потоплено много невинных и виноватых. Что же до Иоланты, то искренне признаюсь, я в более невыгодном, чем вы, положении; ведь вы знали её, вы знали её живую, у вас есть реальный прототип, с которым вы можете её сравнивать. А у меня лишь перечень данных, выцветшие от старости слайды; её фильмы, рассказы о её жизни — у меня собрано большое досье. Но вот я увижусь с ней — и это будет нечто важное, небывалое в моей жизни, я в этом уверен. Да.

Мне вдруг показалось, что он оправдывается, как школьник, зажимая между колен руки и ища моего взгляда, дабы обрести уверенность в себе. В его неадекватном отношении к кукле был как будто болезненный оттенок — и мне стало не по себе, хотя я и сам не мог бы сказать почему. У него был более чем нормальный взгляд, и в речах звучала твёрдость, когда он пытался распутать тесно связанные концепции. Томительно долго Джулиан сидел, не сводя взгляда с огня в камине, потом заговорил вновь:

— Наверно, я уже готов к встрече с нею в её новом обличье. Ведь я всегда старался вести себя так, словно мне даровано бессмертие, — поведение от противного в связи с утратой. Подобно японскому принцу или далай-ламе, мне пришлось взрослеть в одиночестве, как правило в собственной компании. И если я не был злым, то прилежно познавал зло — в алхимических терминах, если хотите, от природы я был склонен к белой дороге; но пошёл по чёрной, чтобы разгадать её тайны. Некоторые мне удалось открыть — но, к сожалению, слишком немногие. Мною, как любым другим человеком, владело желание смягчить страдания человечества. Ничего себе амбиции!